Росс Барнаби - Загадка белого «Мерседеса» [Сборник]
— Угол правильный, но не надо ли поставить ее чуть-чуть глубже? — И он забыл, слава богу, и о Соланж де Винтер, и о Люсьене Энглеберт. У него были, по крайней мере, свой дом и своя женщина.
Ему не сразу удалось заснуть; Арлетта слегка похрапывала, и он возмущенно отодвинул ее подальше. Арлетта часто вызывала раздражение, но зато у нее был талант так изобретательно вести хозяйство, чтобы денег хватало надолго и дома было приятно. Ее еда, ее одежда, ее дом были оригинальными; у нее был превосходный вкус, очень прагматического толка. Ей прощались ее вспышки ярости и обидчивость, ее забывчивость и небрежность, ее предубеждение против голландского языка и цветной капусты. Она начала немного толстеть; придется ей есть поменьше. Но как приятно быть женатым на этой прирожденной создательнице домашнего очага, а не на особе вроде Соланж де Винтер. Он был убежден, что тоже удрал бы от нее. Лучше быть инспектором полиции и отнюдь не богатым, и иметь дом, полный тепла и привязанности, цветов и музыки и давно уже засохших кусков сыра (которые Арлетта никак не могла решиться выкинуть).
Сидя на следующий день у себя на службе, за рапортом, он думал о том, как хорошо было бы найти какие-нибудь способы нажать на эту женщину. Но, увы, о том, чтобы привезти ее сюда и помучить, не могло быть и речи; за ней даже нельзя было установить слежку. Да и особого смысла в этом не было; для такого надзора, который был ему нужен, следовало, чтобы надзор был внутри ее головы. Ее можно арестовать даже в Бельгии, но санкционировать это может только Самсон. Как глава отдела он является чиновником, имеющим право подписывать ордера и мандаты, но ничего похожего старик не сделает, ван дер Валк это хорошо знал. И все-таки он не мог удержаться от благочестивого намека в своем рапорте. Минхер Самсон, конечно, отрицательно отнесся ко всей этой идее.
— Нет, нет, мой мальчик, арестовать ее невозможно. Вызовет скандал, придется запрашивать бельгийцев, без полной уверенности это немыслимо, а вам до этой уверенности далеко. Вероятно, вы правы, говоря, что она на все способна, но это абсолютно ничего не дает. Никакого вреда не будет, если оставить ее там, где она находится: не убежит. Она не знает, что нам известно, что мы предпринимаем, и пока она этого не знает, она будет ждать, чтобы понять, куда подует ветер. Беда в том, что у вас нет никаких доказательств, что она знала Стама. Я вам уже говорил, вы просто упрямитесь, малыш. Вас беспокоит де Винтер, а я бы предпочел, чтобы вы сосредоточились на Стаме. А это — не забывайте — совсем другой человек. Если хотите, так в этом вся трудность. Убили-то Стама. Не де Винтера.
— Но когда мы сможем доказать, что Стам был де Винтером…
— Не в этом дело. Раньше всего вам надо доказать, что она это знала.
— Можно прижать ее немножко, потому что меня не удивит, если окажется, что она это знала.
— Ни в коем случае. Найдите доказательства того, что она была связана со Стамом на голландской почве, и тогда сможете получить все мандаты, какие захотите. Однако дело начинает проясняться. Есть у вас кто-нибудь в Фаль-кенсваарде, кто занимается этим?
— Да. Всеми известными или подозреваемыми контрабандистами, которые могли быть связаны со Стамом.
— Вот тут мы и найдем ответ.
Он не был с этим согласен. Он считал это чертовски глупым. Чем располагали там? Никто никогда не видел Стама с фунтом масла в руках. Внутреннее убеждение в том, что Стам был контрабандистом, не поможет. А у него не было этого внутреннего — или какого-либо другого — убеждения в том, что Стам был убит после ссоры из-за добычи. Кто бы поехал — в машине Стама! — в Амстердам, зарезал его и ушел, оставив машину на середине дороги?
Никакие другие теории ему тоже не нравились. Он не мог представить себе Стама как шантажиста, — одна из ранних версий. Нет, все это называется выдавать желаемое за действительное. Просто потому, что властям эта идея по вкусу, и это угодит бельгийцам и сэкономит деньги.
Его собственная теория тоже не была совершенной. Он не верил всерьез, что вдова де Винтер убила своего мужа. Слишком неубедительно. Допустимо, но Самсон указал слабое место. Могла ли она последовать наперерез ему в Дюссельдорф, Венло и оттуда в Амстердам? Ничем не объяснялась белая машина, как ничем не объяснялся и дом на Аполлолаан.
К черту Стама. Достаточно долго бился головой об стену. Машина, сигареты, картина, шампанское, нож, лишняя кровать — если бы только он знал больше, хоть капельку больше о Жераре де Винтере. Что будет делать вдова теперь, зная, что они подозревают убийство? Она могла его убить. Она могла что угодно сделать. Могла оставить любые вещи, как ложные следы, указывающие на других лиц. Каких других лиц?
Этим утром он получил донесения об утомительных часах, проведенных в Фалькенсваарде, и, как он и ожидал, все это оказалось мусором. Томительные часы работы давали страницу за страницей чепухи. Взять, например, вот этого, торговца металлоломом, подозреваемого в контрабанде, мужчину, сфотографированного за выпивкой со Стамом в кафе «Маркзихт». Единственная имеющаяся у них сколько-нибудь надежная нить.
Вопрос: У вас были деловые отношения со Стамом?
Ответ: Даже не знаю такого имени.
Вопрос: Я вас не спросил знаете ли вы его имя. Я спросил, были ли у вас с ним деловые отношения.
Ответ: Не было.
Вопрос: Как вышло, что вы пили с ним?
Ответ: Я — человек общительный.
Вопрос: Это у вас в обычае — пить с незнакомыми?
Ответ: У меня в обычае пить с любым, кто меня пригласит.
Вопрос: Почему он вас пригласил?
Ответ: Наверное, чувствовал себя одиноко.
Вопрос: Он обратился к вам?
Ответ: Если угодно.
Вопрос: В каких выражениях?
Ответ: Сказал «Здрасте» и стал болтать.
Вопрос: О чем?
Ответ: О рыбной ловле, например.
Вопрос: А вы тоже великий рыболов?
Ответ: Я никогда не упускаю случая познакомиться с новыми людьми. Может пригодиться.
Вопрос: И в данном случае так и оказалось, верно?
Ответ: Я торгую металлоломом, а не рыбой.
Вопрос: Значит, вы утверждаете, что раньше его никогда не видели?
Ответ: Может, и видел. Я над этим не задумывался.
Вопрос: Подумайте сейчас.
Ответ: Я вам сказал, может, я его и видел.
Вопрос: Вам кажется, что это безопасный ответ, — на случай, если у нас есть доказательства, что вы и в дальнейшем с ним встречались?
Ответ: Мне безразлично, что у вас есть. Разговор с незнакомым человеком не противоречит никаким известным мне законам.
Вопрос: Были ли вы недавно в Венло?
Ответ: Много лет не был.
Вопрос: Вернемся к четвертому числу этого месяца…
Такое могло тянуться неделями, — читая, ван дер Валк готов был поверить, что так и было. Нет, правда лежала в Брюсселе, где-то там.
Зазвонил телефон на столе, и он улыбнулся, услыхав великолепное, чуточку аффектированное голландское произношение Шарля ван Дейселя.
— Наконец-то вы! Это — Шарль. О, господи, какое облегчение! По-моему, я переговорил со всеми полицейскими Амстердама. Со вчерашнего дня пытаюсь связаться с вами. Слушайте, вас еще интересует та картина Брейтне-ра, которую вы мне показывали?
— Конечно.
— Ну, и меня тоже. Что с ней? Или вернее, что с ней будет?
— Мы не обнаружили никаких родственников, — то есть никаких законных родственников. И как бы там ни было, а он был преступником. Контрабандист — грабил государство, значит, вся его собственность подлежит конфискации.
— Кто ее конфискует?
— Министерство, когда расследование будет закончено.
— Так что картина будет продаваться?
— Думаю, что да. Им она ни к чему.
— Вы можете связать меня с чиновниками этого министерства?
— По крайней мере, могу вам рассказать, как за это взяться. Вероятно, они будут рады предложению. Большинство конфискованных вещей попадает на аукцион.
— Так вот, я хочу эту картину. И я заслужил ее. Я сделал для вас грандиозное открытие.
— Правда?
— Эта картина была куплена в Брюсселе.
— А. — Глубокий, удовлетворенный вздох.
— У вас недостаточно изумленный голос.
— Я никогда не изумляюсь. Я же — детектив.
— Ну вы могли бы хоть иногда чувствовать себя удивленным.
— И чувствую, но не сейчас. Это же логично, понимаете. Правда, вы этого никак не могли знать, Шарль, так что это очень здорово с вашей стороны. А теперь выкладывайте.
— Каким-то невероятным образом эта картина никогда не оценивалась. Она принадлежала каким-то вшивым буржуа — не спрашивайте меня, как это получилось, — которые ничего в ней не понимали. Знаете, типы, которые предпочитают олеографии с улицы Миддельхорнис, огромные, над буфетом в столовой, господи, как мне осточертела эта картина…
— Ну, Шарль, не отклоняйтесь же. Давайте без ваших предубеждений.
